.png)
В подкасте «Экономика на слух» бывший и нынешний ректоры РЭШ Рубен Ениколопов и Антон Суворов обсудили недетские вопросы, которые им задали ученики математико-экономического класса 57-й школы Ариадна Гоженко и Петр Семенов. Чему нужно научиться в школе, чтобы потом учиться всю жизнь? Чего не хватает российскому экономическому образованию? Зачем нужны модели, оторванные от жизни? Какое будущее ждет капитализм? Ответы на эти и другие вопросы вы найдете в подкасте, а мы делимся основными тезисами выпуска.
Антон: Для меня важно научиться жить так, чтобы было интересно. Если заниматься наукой без удовольствия, это будет пытка и ничего хорошего не выйдет. Ученый должен уметь мотивировать себя, ставить перед собой задачи и самостоятельно их решать.
Рубен: Все мы должны постоянно задавать себе вопрос: чем я хочу заниматься, что доставляет мне удовольствие? Люди ищут ответ на этот вопрос всю жизнь, получают новое образование, меняют профессию. Сегодня работа по специальности, полученной в университете, – это вообще миф. Можно окончить университет и обнаружить, что, пока ты учился, спрос на твою профессию упал, потому что машины способны выполнять твою работу не хуже или даже лучше. Или можно понять, что ты хочешь заниматься совсем другим. К счастью, сейчас образование стало гораздо более доступным и люди уже не привязаны к единственному диплому.
Нужно искать и пробовать. Я еще в 57-й школе понял, что математика не мое. Я попробовал физику, но понял, что люди мне интереснее атомов. Я был биофизиком, но пришел к выводу, что люди мне интереснее в цельном виде, а не разобранные по молекулам. Я изучал психологию. Понял, что объект изучения мне интересен, но мне ближе более строгие методы. Так я попал в экономику.
Рубен: Ему не хватает масштаба. То, что преподают в большинстве российских вузов, далеко от того, что можно назвать современной экономикой. А те вузы, где серьезно изучается экономика, очень невелики в масштабе всей страны.
Сильная сторона наших студентов – они очень подкованы технически. Слабая – недостаточно развитые мягкие навыки (soft skills), они не очень хорошо понимают, как применять свои сильные технические навыки к реальной жизни.
Антон: Зарубежные вузы тоже очень сильно отличаются друг от друга. Если говорить о российском образовании, то студенты действительно сильны технически, но им не всегда удается придумывать себе интересные оригинальные задачи.
Рубен: В российских школах свобода не поощряется, что отражается на креативности учеников. Это фундаментальная проблема российского школьного образования – диктаторский стиль преподавания, который уходит корнями не только в советскую, но еще и в имперскую Россию.
Рубен: ДНК РЭШ – это как раз та свобода, которая так необходима российским школам. Академическая свобода мысли в РЭШ больше, чем в других вузах, а дистанция между профессорами и студентами гораздо меньше.
В РЭШ очень конкурентная среда, в которой успехи зависят от таланта и усилий. И еще это очень строгие этические стандарты. Например, в РЭШ не принято списывать, и если кто-то списывает, то это исключение, а не норма.
Антон: В РЭШ нет большой дистанции не только между студентами и профессорами, но и между студентами и администрацией. А еще это место, где тебе комфортно и уютно.
Рубен: Экономистам, занимающимся наукой, очень полезно разговаривать с неэкономистами. Иногда рассказываешь о своей работе и понимаешь: это же никому, кроме экономистов, не интересно. И это очень плохой звонок. Реальность важнее ваших красивых моделей. Именно понимание, почему реальность и модель не совпадают, отличает сильного экономиста.
Но нужно также понимать, что модели не могут четко предсказывать все, что происходит в реальном мире. Они фокусируются на главном, показывают направление движения, поэтому всегда упрощают реальность. А еще – дисциплинируют мышление, позволяют объяснить самому себе, что вы считаете важным в изучаемом явлении, а что – второстепенным. Это вообще ключевой навык и в науке, и в жизни – уметь отделять важные вещи от неважных.
Ученый должен избегать крайностей: не начать изучать сферического коня в вакууме и не пытаться решить все проблемы человечества одной статьей. Первое никому не интересно, а второе – утопия. Поэтому эмпирика и моделирование должны дополнять друг друга. Моделирование без эмпирики оторвано от жизни. А эмпирика без моделей слепа, потому что именно модели позволяют обобщать результаты.
Антон: Если модель не очень хорошо работает, это не повод выбросить ее на помойку. Скажем, в неоклассических моделях экономика традиционно рассматривалась как результат взаимодействия рациональных агентов, которые принимают оптимальные решения. А потом возникла поведенческая экономика (о книгах по поведенческой экономике вы можете почитать здесь. – Ред.), которая показала, что жизнь не укладывается в неоклассическую парадигму, а люди действуют иррационально.
Значит ли это, что мы должны отказаться от них? Потенциально да. Но пока никакая другая модель не пришла на смену базовой неоклассической парадигме. Да, в поведенческой экономике накопилось огромное количество фактов, говорящих об иррациональности людей, каких-то маленьких теорий, но универсальной простой и применимой в разных ситуациях модели нет.
Необходимо понимать, когда в экономических моделях можно пренебречь какими-то важными деталями. Модель задает некоторую структуру и в конечном счете помогает понять, как устроены экономика и жизнь вообще.
Как писал Милтон Фридман, «теория или ее «предпосылки», вероятно, вообще не могут быть до конца «реалистичными» в том непосредственном описательном смысле, который этому термину очень часто приписывают. […] Любая попытка слишком далеко продвинуться в направлении такого «реализма» несомненно сделает теорию совершенно бесполезной».
Рубен: Экономисты стали гораздо больше обращать внимание на политику. И это объясняется тем, что происходит в мире. Раньше политические проблемы были главными для развивающих стран, теперь же они вышли на первый план и в развитых странах. Если понять, что происходит в политике, будет проще решить и экономические проблемы.
Антон: Границы между разными общественными науками довольно условны, несмотря на разницу в методах. Возьмем, к примеру, проблему неравенства. Формально это предмет, наверное, экономики. Но неравенство имеет огромные политические последствия. Другой пример – для экономики стало очень важно понятие идентичности, которое традиционно относилось к психологии. Или, допустим, экономисты исследуют, как правильно создавать стимулы для работников: увольнять, если не справились с работой, премировать – если справились. Но психологи говорят, что слишком сильное влияние на человека убивает его внутреннюю мотивацию. Может быть, без такого воздействия он работал бы гораздо больше. Поэтому, несмотря на разницу в методах, мы ищем общие отправные точки и возможности для продуктивного взаимодействия – в политологии, психологии и социологии.
Рубен: Прежде роботы вытесняли человека из сферы физического труда, теперь то же самое происходит с интеллектуальной деятельностью. Искусственный интеллект заменяет человека там, где требуются рутинные, повторяющиеся операции, например какие-то простые юридические работы, составление типовых контрактов. Но это высвобождает время и силы для творчества, решения нестандартных и сложных задач; робот не может заменить человека там, где нам нужно живое общение.
Вы можете почитать книги о вызовах, которые создает распространение технологий, на «полке» Рубена Ениколопова.
А еще послушайте подкаст об идее безусловного базового дохода, которая набирает популярность в том числе из-за вытеснения людей роботами и искусственным интеллектом.
Антон: Очень сложно прогнозировать, что будет через 10, 20, 50 лет. Можно сказать одно: нужно найти то, что вы любите, и делать это здорово. Если человек становится очень хорошим специалистом в востребованной сфере, у него больше шансов не встретить какой-то серьезной конкуренции.
Антон: Вряд ли мы увидим на кладбище могилу капитализма. Все-таки капитализм созвучен природе человека, и очень трудно поверить в то, что общество трансформируется настолько, что появится система, которая будет бесконечно далека от нынешнего капитализма. Но капитализм через 20 лет, будет, скорее всего, сильно отличаться от капитализма 20 лет назад.
Рубен: Обычно, когда люди говорят о капитализме, они имеют в виду узкое и специфическое определение, какую-то одну сторону. И вот это конкретное проявление капитализма может умереть, потому что экономические системы постоянно меняются. Например, главной ценностью в капитализме был физический капитал, станки, товары, но, возможно, человеческий капитал станет важнее. Самые богатые люди сегодня – это все чаще владельцы не физического, а человеческого капитала. Поэтому лицо капитализма может очень сильно поменяться.
Сейчас действительно возникают фундаментальные проблемы, которые нужно решать. Например, цифровая антиутопия вполне может стать реальностью. Как не допустить этого – вопрос первостепенной важности, и, мне кажется, серьезность угрозы недооценивается.
О проблемах капитализма вы также можете почитать книги на «полке» Рубена Ениколопова.
