.png)
Что изучают экономисты? Ответ на этот простой вопрос дать совсем не просто, признает научный руководитель РЭШ и профессор Университета Помпеу Фабра Рубен Ениколопов. Границы экономики простираются гораздо дальше вопросов функционирования рынков или денежного оборота. Психология, лингвистика, история – список областей, где экономисты проводят исследования, огромен. По сути, они изучают человека и его поведение, но своим особым способом – строя сложные математические модели, собирая и анализируя колоссальные массивы данных. Что они открывают нового? Почему для того, чтобы лучше узнать мир, нужно упростить его картину? Как устроены отношения экономистов с «гражданами» тех дисциплин, на территорию которых они вторгаются? Почему социальные науки все ближе к тому, чтобы слиться в одно государство? И как этому мешают деньги и внутренняя кухня университетов? О ней в подкасте «Экономика на слух» Рубен говорил предельно откровенно. GURU публикует основные тезисы этого выпуска.
Сложно определить экономику как науку по объекту изучения, потому что она изучает поведение людей в самых разных его проявлениях. И этим она не отличается от других социальных наук. А отличается она подходом к исследованиям: это использование математических методов и анализ статистики. Особенный упор делается в послнее время на выявление причинно-следственных связей, чтобы отделить их от корреляции. Конечно, этим занимаются и другие науки, но экономика делает это с помощью статистики, а не только логики или конкретных примеров.
В этом, нужно признать, экономисты преуспели – мы все лучше понимаем, какие факторы и на что влияют. Что мы еще плохо умеем делать – это оценивать относительную важность разных факторов. Впрочем, это слабое место почти всех социальных наук.
Кроме очень строгих методов изучения экономику также выделяет то, что она гораздо более едина, чем большинство других общественных наук. Методы экономистов, пусть даже их относят к разным школам, универсальны, они говорят на одном языке. И если у экономики и есть какой-то повод для гордости, так это ее единство. В этом ее сила, потому что чем больше людей работает в одной методологии, тем быстрее продвигается научное знание.
Науки обогащают друг друга. Из союза двух наук – психологии и экономики – родилась поведенческая экономика. И это далеко не единственный пример. Экономисты заимствуют идеи у других наук. Например, нобелевский лауреат по экономике Джордж Акерлоф и экономист Рэйчел Крэнтон задали целое направление – экономику идентичности, взяв эту концепцию из социологии (об их книге читайте здесь): как социальный контекст определяет предпочтения людей, влияет на их поведение. Натан Нанн из Гарварда и Джеймс Робинсон, известный своими работами с Дароном Аджемоглу (об их книгах читайте на «полке» Рубена Ениколопова), очень плотно взаимодействуют с антропологами в исследованиях по Африке, пытаясь понять, как институты рождаются, как влияют на поведение людей.
Все больше пространства в экономике завоевывает история. Меняется само отношение к экономической истории. Если раньше изучали прошлое, то сейчас с его помощью на основе больших массивов данных пытаются понять настоящее, извлечь уроки из истории. Пример – как раз работы Аджемоглу и Робинсона о том, как развиваются институты. Это происходит очень медленно, на протяжении столетий, и, не углубившись в историю, вы ничего не поймете.
Я активно выступаю за междисциплинарность в исследованиях. Мне кажется очень надуманным разделение на отдельные общественные науки. В XIX в., когда университеты еще не разделились внутри на кафедры политологии, экономики, социологии и т. д., люди писали книги, не задумываясь, кто они. Можно долго спорить, кем были Милль или Маркс – социологами, экономистами или кем-то еще. Их не заботило, кто они. И сейчас границы между общественными науками снова стираются.
Скорее эти границы выстраиваются внутри университетов, где предостаточно интриг и борьбы между факультетами. РЭШ – это небольшой университет, а вот в крупных университетах этой несовершенной конкуренции столько, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Мы красиво говорим о том, что нужно двигать науку вперед, а на практике идет борьба за позицию профессора, за грант. Сама же наука готова объединяться.
Утверждение, что математические модели всегда лучше теорий, сформулированных на словах, – неверное утверждение. Очень много великих ученых формулировали теории, не используя математическое моделирование. Но оно очень сильно облегчает процесс построения теоретических конструкций. Рассуждая на словах, вы можете не заметить внутренних противоречий. А как только вы пытаетесь сформулировать то же самое с помощью математики, то вы как минимум можете убедиться, что у вас все сходится и не получается, что 2 х 2 = 7. Поэтому есть ученые, которые используют математику, строят модель, а потом просто выкидывают ее, формулируя теорию на словах.
Ученые тем и занимаются, что строят модели, это наша цель – упростить и обобщить. А поскольку наиболее полной моделью мира является сам мир, нельзя, не принеся ничего в жертву, сделать более краткую модель мира. И в любой науке – хоть в экономике, хоть в психологии, хоть в физике – есть противоречие между простотой, краткостью модели и точностью, с которой она описывает мир. Выбор зависит от того, на какой вопрос вы хотите ответить. Например, чтобы понять, как люди отреагируют на стимулы, достаточно простых моделей. Чтобы предсказать реакцию покупателей на изменение цен, потребуются более сложные модели. А модели центробанков – это страшные, совсем не элегантные модели, но они работают и предсказывают реакцию экономики на изменения ключевой ставки.
Выбор исследователя между нестандартностью темы и шансами на успех – это выбор между доходностью и риском. Можно бросить вызов мейнстриму, но это рисковая стратегия, потому что новое всегда вызывает сопротивление. Зато в случае признания и выигрыш будет больше.
Но возникает вопрос: как ученый борется с ортодоксией? Конструктивно или неконструктивно? Можно пытаться аргументированно доказать ошибочность взглядов в мейнстриме. А можно просто сказать: вы все не правы, я отказываюсь с вами разговаривать, мы будем жить в своем маленьком мирке, говорить на своем языке. Это абсолютно неконструктивно и мешает развитию науки.
Ученые живут в определенной среде, в том числе культурной. И на экономику, конечно, влияло то, что большинство университетов с наиболее сильными направлениями по экономике находится в США. Но ситуация меняется, 30–40 лет назад экономика была намного более американоцентричной наукой. Сейчас разнообразию уделяется гораздо больше внимания. Усилились европейские университеты, очень активно растет Китай.
Ученые за пределами США на другие проблемы обращают внимание. Европейцы гораздо больше, чем американцы, анализировали проблемы неравенства. В Китае можно изучать то, что сложнее изучать в других странах, – влияние масштабного вмешательства государства в рыночную экономику.
Ученые не живут в башне из слоновой кости. И неудивительно, что их исследования связаны с тем, что происходит в мире. Поэтому после финансового кризиса 2008–2009 гг. больше внимания стали уделять связи финансовых, банковских институтов и макроэкономики (о Нобелевской премии – 2022 читайте здесь). Очевидно, почему сейчас активно изучаются сетевые эффекты взаимодействия и риски, которые оно создает. Думаю, на первый план выйдут исследования в области экономики энергетики. А вот почему взорвалась экономика развития, не до конца понятно.
Рост исследований в отдельных направлениях можно объяснить техническими достижениями. Например, интерес экономистов к истории начал расти, поскольку появилась возможность оцифровывать архивы в огромных масштабах и изучать уже статистическую информацию. Возможно, будет больше исследований, построенных на изучении визуальной информации, спутниковых снимков, которые позволяют анализировать по картам распределение деловой активности.
Все больше внимания привлекают вопросы этики в экономике, хотя это пока не эпицентр исследований. Например, они касаются рынков, которые возникают в сферах, где, казалось бы, нет места рыночным отношениям, – в области пересадки органов. Другое направление – это борьба с неравенством. Стало очевидно, что экономическая эффективность – далеко не единственная метрика и счастье, спокойствие, равенство играют огромную роль. Такие исследования обращаются к фундаментальным ценностям – что есть хорошо, что есть плохо.
Были довольно спорные исследования о том, что рыночное взаимодействие в принципе подрывает мораль. Например, была статья специалиста в области поведенческой экономики Армина Фалька о том, что, работая в рыночных механизмах, вы становитесь менее моральны. А Эрнст Фер, тоже специалист в области поведенческой экономики и нейроэкономики, писал, что дело не в рынках, а в том, что чем чаще человек оказывается в повторяющихся ситуациях, тем более цинично и рационально он готов действовать.
