.png)
Российская экономика в 2022 г. бросила вызов моделям и прогнозам аналитиков, сократившись гораздо меньше, чем ожидалось. Эта тема часто обсуждается в подкастах РЭШ: что же помогло экономике устоять? GURU рассказывает о версиях экспертов, объясняющих этот атипичный кризис, и об их оценке начала 2023 г.
Михаил Оверченко
Филипп Стеркин
В первые месяцы после начала вооруженного конфликта в Украине и введения санкций многие аналитики ожидали падения ВВП России в 2022 г. на 8–10%, Институт международных финансов прогнозировал спад аж на 15%. В течение года прогнозы, в том числе официальные, улучшались, а итогом, по предварительной оценке Росстата, стал спад всего на 2,1%, что недалеко от оценки МВФ в 2,2%. В опубликованном на сайте Re:Russia докладе ситуация названа «российской экономической аномалией» (авторы – Олег Ицхоки, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и выпускник РЭШ; Олег Вьюгин, профессор НИУ ВШЭ, бывший замминистра финансов и первый заместитель председателя ЦБ; Евсей Гурвич, руководитель Экономической экспертной группы; Андрей Яковлев, приглашенный исследователь Центра Дэвиса в Гарвардском университете).
Торговый дисбаланс
Экономика не «справилась с санкциями», она в слабой мере почувствовала их, говорится в докладе. Подушкой безопасности, смягчившей удар, стали аномально высокие доходы от экспорта, пишет Олег Ицхоки, и, как ни странно, сами санкции: парадоксальным образом одни санкции нивелировали удар других, сыграв роль антикризисного буфера.
Стандартная модель кризиса выглядит так. Кризисные факторы провоцируют резкий отток капитала и девальвацию – население пытается спасти сбережения и забирает деньги из банков – кризис финансовой системы приводит к сокращению кредитования, падению производства, банкротствам; дефицит счета текущих операций заставляет правительство и компании сокращать обязательства и расходы, что ведет к дальнейшему сжатию экономической активности, падению спроса и росту безработицы.
Хотя некоторые этапы этого процесса в 2022 г. «запустились» (набег на банки и девальвация рубля в конце февраля – начале марта, сложности в банковской системе из-за санкций), эффекта домино не произошло. Прежде всего из-за поддержки со стороны торгового баланса: Россия получила максимальный в своей истории доход от экспорта энергоресурсов (в целом экспорт товаров вырос на 19% до $589 млрд), а санкции во втором и третьем кварталах обвалили импорт. В результате, профицит внешней торговли (по товарам – $310,5 млрд. – GURU) по доле ВВП был выше, чем в Китае на пике экспортного роста в середине 2000-х гг., пишет Ицхоки.
Помогли и страны, не присоединившиеся к санкциям и нарастившие торговлю с Россией, – Индия, Китай, Турция, ОАЭ и др., отмечает Олег Вьюгин: увеличение ими закупок российской нефти позволило перенаправить на Восток три четверти ее европейского экспорта.
На этом неплохо заработал бюджет: по оценке Минфина, нефтегазовые доходы составили 11,6 трлн руб., более чем на 2 трлн превысив уровень 2021 г. Это позволило наращивать государственные расходы, поддерживало банковскую систему и доступность кредита, а также доступность импорта за счет крепкого рубля, пишет Ицхоки: «В такой ситуации эффект финансовых санкций был нивелирован, а эффект многих стандартных шоков оказался ослабленным». Так, промпроизводство упало лишь на 0,6%, реальные располагаемые доходы населения – всего на 1%, безработица была на историческом минимуме – 3,7% (о ситуации в отраслях и на рынке труда – в подкасте «Экономика на слух» с профессором МГУ Натальей Зубаревич).
Сказалось также то, что российская экономика не была долларизована, отмечает Ицхоки. К тому же экономические модели не учитывали, «что государство может просто взять и «закрыть» банковскую систему на несколько недель». Считается, что такое решение приведет к исчезновению финансирования и подорвет благосостояние людей, но в России это было сделано. «В результате после стабилизации банковской системы вместо острого кризисного сценария реализовался инерционный макроэкономический сценарий с постепенным сжатием и стагнацией экономики», – пишет Ицхоки. Если бы любого из этих факторов (профицит торгового баланса, бюджетные ресурсы, отсутствие долларизации) не было, «то масштабный финансовый кризис был бы весьма вероятным сценарием», считает он.
Антикризисные запасы
Шоки были ослаблены не только на макро-, но и на микроэкономическом уровне. Бизнесу помогли значительные складские товарные запасы и финансовые ресурсы, отмечает Вьюгин: они смягчили весенний шок, а сокращаться запасы стали только к III кварталу. Существенная часть неполученного импорта была заменена сырьем и комплектующими именно из производственных запасов, добавляет Евсей Гурвич, это видно по данным за II квартал, когда прирост запасов материальных оборотных средств оказался на 1,1 трлн руб. меньше, чем годом ранее, т. е. значительная их часть была пущена в дело.
Экономика с 2008 г. существует «в условиях более-менее перманентного стресса», пишет Андрей Яковлев. Жизнь приучила компании иметь дополнительные резервы: «С точки зрения стандартной теории глобальных цепочек создания стоимости такие запасы могут восприниматься как неэффективные. Но в российских реалиях для бизнеса более надежным оказывается принцип «запас карман не тянет».
Бюджетный водопад
Ключевую роль в поддержке экономики сыграл бюджетный стимул: с первоначальных 23,7 трлн руб. план расходов федерального бюджета вырос до 29 трлн, а в итоге они составили 31,1 трлн (отчасти из-за решения профинансировать часть расходов 2023 г.). Поддержали бюджет не только отказ от бюджетного правила, позволивший мобилизовать поступления от экспорта нефти, госзаймы и траты из Фонда национального благосостояния (ФНБ), но и накопленные резервы казначейства, а также изъятие у «Газпрома» порядка 1,2 трлн руб. через разовое повышение НДПИ.
Наконец, несмотря на возрастание роли государства в экономике, она остается рыночной, бизнес приспособился выживать(но не развиваться), а многие неэффективные игроки ушли с экономической арены еще до последних событий, завершает Яковлев перечисление факторов, породивших российскую экономическую аномалию. Даже правительство при общей сверхцентрализации системы управления научилось в кризис действовать гибко – это ярко проявилось уже в пандемию коронавируса. В 2022 г. наряду с экстраординарными мерами ЦБ по стабилизации валютного рынка система госуправления вновь мобилизовалась и было запущено достаточно много вполне разумных антикризисных мер, признает Яковлев. Россия уже не в первый раз опровергает ожидания аналитиков (можно вспомнить «бартерную экономику» 1990-х гг.), пишет он, в ее случае необходимо гораздо активнее учитывать поведенческие факторы и выработанную за десятилетия способность адаптироваться к шокам.
Если бы не удалось перенаправить экспортные потоки и довольно эффективно заместить импорт из одних стран поставками из других или если бы государство отказалось помогать экономике, то структурные изменения были бы значительно менее успешными, отмечает профессор РЭШ и руководитель Центра макроэкономических исследований Сбера Олег Шибанов, бизнес и правительство сработали в единой связке. Но в среднесрочной перспективе вызовом для развития может стать ограничение доступа России к технологиям, предупреждает он.
2022 год показал, что «комбинация финансовых и импортных санкций в отсутствие экспортных санкций просто очень плохо работает <…> не достигает целей, если цель – это финансовый кризис. Она, наоборот, финансовый кризис оттягивает», делает вывод о влиянии санкций Ицхоки. Во всяком случае, в короткой перспективе. Но что дальше?
По прогнозу Минэкономразвития, ВВП снизится в этом году всего на 0,8%. Прогноз Банка России лежит в диапазоне от -1% до +1%, но, как пишут аналитики ЦБ, «при отсутствии новых значимых вызовов для крупнейших отраслей и населения» ситуация может оказаться лучше (их выводы и рекомендации могут не совпадать с официальной позицией Банка России). Существенно мрачнее ожидания рейтингового агентства Moody’s – спад на 3%. А вот МВФ удивил аналитиков прогнозом хотя и скромного, но все же роста ВВП – на 0,3%.
Настоящую проверку на живучесть бизнесу и экономике предстоит пройти в 2023 г. Оперативные данные показывают, что в большинстве секторов активность увеличилась в начале года, в том числе благодаря бюджетным расходам, пишут аналитики ЦБ в бюллетене «О чем говорят тренды». К тому же снизились опасения глобальной рецессии, а «смягчение антиковидных ограничений китайскими властями будет способствовать более быстрой переориентации российской внешней торговли в пользу дружественных стран».
Пока основной сценарий – консервативно-оптимистичный, считает Ицхоки, но в определенном смысле нынешний год будет противоположен прошлому. Разрушенные цепочки поставок во многом восстановились, рост экспортных доходов сменяется их падением, избыток бюджетных средств – дефицитом, пишет он: «2023 год может оказаться гораздо более похожим на типичный кризисный эпизод, когда экономика страдает от сокращения притока капитала, давления девальвации и нарастающих проблем с финансированием всей экономики – и банковской, и производственной ее части».
В декабре – феврале начали действовать ограничения на экспорт – эмбарго на морские поставки нефти и нефтепродуктов в ЕС вкупе с ценовым потолком ($60/барр.). Кроме того, импорт в значительной степени восстановился. Если экспорт, по предварительной оценке ЦБ, упал уже в IV квартале 2022 г. – на 15% в годовом сопоставлении (в III квартале был рост на 4%), – то снижение стоимости импорта замедлилось до 9% с 13%. А в январе – феврале профицит счета текущих операций, по оценке ЦБ, обвалился на 66% по сравнению с теми же месяцами 2022 г. (с $37,7 млрд до $13 млрд). ЦБ ждет, что за год экспорт упадет на 19%, а профицит счета текущих операций рухнет более чем втрое до $66 млрд.
Основной макроэкономический риск теперь истощение немонетарных источников макроэкономической стабильности, пишет Вьюгин. Год бюджет начал щедрыми тратами, обрушив в январе на экономику 3,12 трлн руб. – почти на 60% больше, чем годом ранее; госзакупки выросли в 5 раз! При рухнувших доходах, в том числе нефтегазовых – на 46%, дефицит достиг 1,8 трлн руб., а к началу марта – 2,6 трлн. Но уже в феврале, если судить по оперативной статистике, бюджетный импульс начал слабеть – расходы замедлялись.
Подводят доходы – «перебор» нефтегазовых поступлений сменяется «недобором». За два месяца 2023 г. бюджет получил от нефтегазовой отрасли почти вдвое меньше, чем годом ранее, – 947 млрд руб. против 1,8 трлн. Минфин ждет, что в марте бюджет недополучит 132 млрд руб. нефтегазовых доходов (о бюджетном правиле – в подкасте с профессором РЭШ Валерием Чернооким).
Впрочем, в будущем нефтегазовые доходы будут расти, так как дисконты Urals к бенчмарку Brent будут устанавливаться вручную и сокращаться – с $34 /барр. в апреле до $25/барр. к июлю. Дело в том, что средняя экспортная цена российской нефти существенно выше официальных котировок Urals. Например, баррель российской нефти марки ESPO на востоке в январе стоил $80, говорилось в докладе ЦБ о денежно-кредитной политике. В декабре российская нефть стоила в среднем около $74/барр., подсчитали авторы исследования «Оценка влияния международных санкций на экспорт российской нефти», среди которых Олег Ицхоки. Сейчас примерный дисконт российской нефти к Brent – около $17/барр., рассказал Ицхоки GURU: скидка выше при поставках в Индию и Турцию и ниже при поставках в Китай, на который приходится около половины российского экспорта нефти.
Есть внутри бюджета и существенные резервы: поскольку часть расходов 2023 г. была авансирована в 2022 г. (трансферты внебюджетным фондам), это позволит нарастить отдельные траты, не увеличивая из-за этого дефицит. И все же большинство аналитиков считают, что дефицит превысит плановые 2,9 трлн руб. (2% ВВП). Более значимого стимулирующего эффекта со стороны бюджетной политики, чем предполагалось осенью 2022 г., ожидает и ЦБ. Начавшийся год дал дополнительные подтверждения рисков бюджетного кризиса, сказал Ицхоки GURU, и, хотя итоги января – февраля нельзя линейно экстраполировать на весь год, проблемы очевидны и обусловлены снижением экспортных доходов, в том числе в связи с эмбарго на поставки нефтепродуктов в ЕС.
Бюджетные доходы в этом году могут быть обеспечены за счет более низкого курса рубля и более высокой инфляции, полагает Гурвич. Вьюгин считает, что для выполнения планов по финансированию расходов придется привлечь из ФНБ не почти 3 трлн руб., а 6 трлн, это создаст инфляционное давление и ЦБ придется повышать ключевую ставку. Реализация рисков, пишет он, «потребует полного пересмотра бюджета в рамках трилеммы: сократить против планов финансирование военно-силового сектора, пойти на болезненное сокращение расходов на социальные программы, науку, образование, здравоохранение или запустить монетарное финансирование разбухающего дефицита бюджета».
В связи с тем что правительство использует замороженные резервы ФНБ и ЦБ предоставляет ему рубли, некоторые аналитики заговорили об эмиссионном финансировании бюджета. Так, аналитики Deutsche Bank считают, что монетарное финансирование бюджета уже идет: «Фактически ЦБ на бумаге перевел замороженные средства между резервными счетами своими и Минфина, при этом произведя рублевую эмиссию». Moody’s в конце февраля высказало опасения, что российское правительство прибегнет к «монетарному финансированию» дефицита бюджета.
Нет вообще никакого смысла говорить о монетарном финансировании дефицита бюджета, категоричен Шибанов. Валютные резервы ФНБ были сформированы за счет собранных когда-то налогов, объясняет он, это средства, выведенные из российской экономики и хранившиеся в иностранных активах, сейчас их просто возвращают в российскую экономику и это не является «печатанием денег».
В целом бюджет выглядит довольно устойчивым, считает Шибанов. В 2023 г. дефицит будет больше, чем в 2022 г., но в основном из-за снижения цен на нефть и газ и это не создает существенных проблем, рассуждает он, среднесрочно Минфин собирается стабилизировать расходы и почти обнулить дефицит. «Ключевой фактор – снижение ресурсов не бюджета, а экономики в целом», – констатирует Ицхоки: так, дополнительное изъятие налогов у нефтяников (путем пересмотра дисконта Urals) – это не увеличение, а перераспределение ресурсов внутри экономики, «перекладывание из кармана в карман». Хотя основной сценарий – консервативно-оптимистичный при цене Brent около $85/барр., но это хрупкое равновесие, которое может сохраняться лишь при сочетании разных «если», говорит Ицхоки: если не случится рецессии в мировой экономике (которая может быть результатом роста процентных ставок или банковского кризиса), если не подешевеет нефть или не сократятся доходы от ее экспорта, если не испортятся отношения с Китаем и другими ключевыми партнерами, от которых Россия критически зависит. Россия стала очень уязвима перед внешними шоками, такими как банковский кризис в США, который может привести к падению цен на нефть, приводит Ицхоки пример. В 2023 г. осознание тупика, скорее всего, станет повсеместным, скептичен Яковлев.
«Трансформация российской экономики, переход на новые рынки экспорта, к новым поставщикам импорта – крайне сложная задача. И она не имеет ничего общего с циклическими кризисами, обычными для рыночной экономики, – рассуждает Шибанов. – Россия оказалась в положении «новых девяностых» с выстраиваниемотношений с нейтральными и дружественными партнерами на фоне разрыва связей с Европой. Это «перестройка», которая может закончиться совершенно разными равновесиями».
