.png)
Очередной кризис перечеркнул прежние догмы, и новые исследования бросили вызов экономическому мейнстриму. Довольно часто подобное можно встретить в новостях или комментариях экспертов. Но есть ли на самом деле незыблемые догмы в исследованиях экономистов? Почему нам кажется, что мейнстрим сменился, когда мы, например, оглядываемся на реформы 1990-х в России? Об этом рассуждает в колонке для GURU выпускник РЭШ, научный сотрудник Института финансовых исследований им. Лейбница (SAFE) Константин Егоров.
Почти всегда в новостях можно прочесть о чем-то вроде мемов «британских ученых», которые вдруг доказали, что любимый вами продукт на самом деле не такой вредный, как считалось, а от нелюбимых зарядки или капусты пользы не так уж много. Периодически авторами таких новостей оказываются организации, которые выражают доминирующую на сегодняшний день точку зрения. Так, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) только за последние несколько лет меняла свои рекомендации относительно невредных норм потребления мяса и жиров. Неудивительно, что при такой частой смене мнения экспертов многие люди перестают воспринимать их всерьез.
Похожее часто происходит и в экономике. Самый болезненный опыт у нашей страны был в начале 1990-х, когда многочисленные зарубежные эксперты уверяли нас, что нет ничего лучше свободного рынка и что чем меньше будет государственного регулирования, тем нам точно будет лучше. Сейчас же многие из этих экспертов довольно энергично агитируют за более активную роль государства в экономике. Конечно, после таких разворотов многие люди начинают относиться к экономическим рекомендациям так же, как к всплывающей рекламе в интернете про обнаруженную пользу от шоколада.
Одним из экспертов, много сделавших для развития свободного рынка в России, был Ларри Саммерс. Но если загуглить информацию о нем, то мы обнаружим, что еще задолго до пандемии ковида он призывал правительство США значительно увеличить расходы, даже если это приведет к большому увеличению госдолга. Те, кто любит выискивать подтверждения враждебных намерений так называемого коллективного Запада, конечно же, увидят в этом двойные стандарты: почему России он рекомендовал одно, а США – другое? На самом же деле позиция Саммерса (даже если оставить за скобками совершенно разную ситуацию в России 1990-х и США 2010-х) сильно поменялась по внутриамериканским вопросам.
Так, вплоть до 2008 г. Саммерс был одним из главных сторонников дерегулирования финансовой системы в США, что вполне соответствовало его приверженности идеям свободного рынка в предыдущее десятилетие. Но после мирового финансового кризиса 2008–2009 гг. он вслед за большинством экспертов кардинально пересмотрел свою позицию и стал поддерживать финансовое регулирование в масштабах, которые было даже трудно представить до 2008 г.
История с Саммерсом отнюдь не исключение. Даже такие официальные, бюрократические и медленно меняющиеся организации, как Международный валютный фонд (МВФ), периодически кардинально пересматривают свои рекомендации. Известный пример такого разворота – пересмотр позиции об ограничениях на движение капитала. В 1990-е МВФ активно призывал все страны никак не ограничивать международные потоки капитала и даже делал это одним из условий выдачи своих кредитов (известен случай Малайзии, которая отказалась от помощи МВФ, ввела ограничения на движение капитала во время азиатского кризиса конца 1990-х и зафиксировала курс национальной валюты, что позволило остановить ее падение и начать стимулирующую политику). В 2010-е позиция МВФ поменялась настолько, что ее эксперты даже стали, наоборот, рекомендовать странам ограничивать движение международного капитала в определенных случаях. А затем позиция сдвинулась еще дальше, и МВФ начал допускать необходимость превентивного введения таких ограничений.
В чем же причина таких кардинальных разворотов в экономическом мейнстриме? Как и с ВОЗ и ее меняющимися рекомендациями по потреблению различных продуктов, ответов здесь несколько, и все они непростые.
Во-первых, медиа в отличие от научных статей никогда не сообщают о степени уверенности исследователей в своих рекомендациях. Очень часто эксперты находятся буквально в полном замешательстве, поскольку свидетельств эффективности какой-то меры может быть ровно столько же, сколько свидетельств ее неэффективности. Тогда появление нового исследования может легко сместить баланс в любую сторону, о чем и доложат новости. Эксперты будут оставаться почти в таком же замешательстве, что и прежде, но про это в новостях уже не напишут.
Во-вторых, даже когда медиа пытаются подробно рассказать о новых исследованиях или позиции экономистов, эти подробности зачастую полностью игнорируются нами как потребителями медиа. В конце концов, нам всем хочется узнать, как поступить лучше, и совсем не интересно, кто с кем спорит и почему. Мы с гораздо большей вероятностью кликнем на заголовок «Новое шокирующее исследование о пользе шоколада», чем на «С шоколадом по-прежнему ничего не ясно».
Наконец, сама экономика может меняться значительно быстрее, чем еда, которую мы потребляем. Если после 2008 г. общим мнением стала необходимость регулирования сложных финансовых деривативов, то лет за 20 до кризиса консенсус был противоположным. Просто потому, что тогда этих деривативов было еще очень мало. Более того, непрозрачность новых финансовых инструментов была одной из причин мирового финансового кризиса – даже инвестиционные банки, которые их создавали, часто сами не до конца понимали, как они работали, а просто спешили их продать кому-то другому как можно быстрее.
Эта «гонка вооружений» в новых экономических технологиях продолжается и сегодня. Большинство экспертов единодушно считают, что криптовалюты должны регулироваться государством. Но пока нет практически никакого понимания, как именно, поскольку до сих пор мы слишком мало знаем про эти криптовалюты. То же самое и с искусственным интеллектом. Сами создатели ChatGPT призывают конгресс США регулировать их, хотя конгрессмены не знают даже того, что социальные сети зарабатывают на рекламе, а не на взимании платы с пользователей.
Работа исследователей состоит именно в том, чтобы ежедневно все подвергать сомнению и все проверять.
Так, в 2008 г. никого из академических экономистов не шокировала мысль о том, что свободный рынок может привести к катастрофе. Случаи «провалов рынка» были хорошо им известны и прежде – просто на примере других, нефинансовых рынков. Новостью же стало то, что за 20 лет финансовый сектор так сильно поменялся, что и в нем проблема «провала рынка» стала первоочередной (об истории кризисов – в книгах на «полке» Константина Егорова).
Как правило, замена одних догм другими происходит в медиа, сами же экономисты обычно стараются избегать категоричных суждений. В конце концов, представления экономистов о пользе и вреде от свободного рынка почти не поменялись за последние 30 лет. Что поменялось, так это понимание, в каких именно ситуациях от свободного рынка больше вреда, а в каких – пользы. А вместе с этим могла меняться и та политика, которой придерживаются власти страны или, например, ее финансовый сектор. И уже тогда медиа и различные эксперты начинают говорить о вызовах мейнстриму или его смене. Ведь куда чаще они пишут об экономической политике и господствующих в ней подходах, чем об экономических исследованиях.
Безусловно, развороты происходят и в экспертном сообществе, но обычно они остаются за пределами внимания общества и политиков. Так, в 1970-е гг. в макроэкономике произошла знаменитая революция рациональных ожиданий. Тогда она не привела к тому, что МВФ или другая организация поменяла свои рекомендации. Все, что изменилось, – одни эксперты стали спорить с другими на новом языке, хотя, конечно, революция спустя годы сказалась и на экономической политике.
Представление о догмах в экономике и их смене напоминает детскую игру «глухие телефончики»: искаженное восприятие происходящего создает иллюзию незыблемых догм.
Действительно, как писал экономический историк Джоэль Мокир, «в науке <…> всегда наблюдалось сильное сопротивление инновациям со стороны устоявшегося научного, а порой и идеологического статус-кво». Например, прежде многие экономисты считали, что повышение минимальной зарплаты выше равновесной приводит к росту безработицы. И обрушивались с яростной критикой на опровергших это Дэвида Карда (впоследствии получившего Нобелевскую премию) и покойного Алана Крюгера. В конце концов, экономисты тоже люди, им свойственна предвзятость подтверждения, они не любят ошибаться, особенно если это может перечеркнуть их достижения. Но сегодня подобное случается в экономике скорее в области методологии, а не фактов. Экономика – не религия с незыблемыми взглядами, высеченными в граните. И вряд ли найдется много экономистов, которые скажут: рынки всегда правы или не правы.
Скорее копья будут ломаться в спорах об обосновании позиции (в том числе с помощью данных), почему и в каких ситуациях рынки правы или ошибаются, что мешает эффективности рынков или искажает работу институтов. Исследователи могут пересмотреть свою позицию о роли тех или иных факторов либо условиях, в которых их влияние может усиливаться или слабеть. И только в ответ на запрос из медиа они скажут что-то вроде «чем больше дерегулировать финансовый сектор, тем лучше будет для экономики», оставив конечный вывод, но полностью опустив все условия, на которые он опирается и которые могут в любой момент исчезнуть.
Поэтому вывод: к ВОЗ или МВФ можно прислушиваться, но именно прислушиваться, а не буквально следовать их рекомендациям. И точно не стоит верить подозрительно простым рецептам вроде «рынок всегда прав», «все беды от коррупции».
Позиция авторов статей, публикуемых в рубрике «Мнения», может не совпадать с точкой зрения редакции GURU.
Об экономике, ее методах, ортодоксии и спорах с ней – в подкасте «Экономика на слух» с научным руководителем РЭШ и профессором Университета Помпеу Фабра Рубеном Ениколоповым.
